Панель Управления

Глава 23

Он молвил так: «Из жителей могил
Любой на свете хоть немного жил,
И также всякий, кто на свет рожден,
В свой срок покинуть мир сей принужден».
Джеффри Чосер, «Кентерберийские рассказы»


- О чем ты думаешь?
Оля вздрагивает и поднимает глаза. Но не видит перед собой ничего нового, всего лишь безнадежно печальное лицо своего брата. Ее до сих пор смешит эта его скорбная мина и нелепая повязка, закрывающая пустую глазницу. Это ведь до невообразимого забавно видеть перед собой виновника всех бед и не иметь ни малейшего желания мстить. Только горькое смирение и принятие происходящего. Ни брат, ни сама Оля уже ничего не могли изменить. Роковое стечение обстоятельств и чья-то легкая и недобрая рука в один миг лишили их надежды на будущее.
- Я? И думаю? Пожалуй, только об одном – это наша последняя с тобой встреча, - Оля беспечно пожимает плечами. Комбез, подобранный для нее на первое время, пусть и был самого маленького размера, висел на ней мешком, и при желании в него можно было запихнуть еще штук пять таких Оль.
Тем не менее камуфляжная расцветка не могла обмануть, и ремень «калашникова», перекинутый через плечо, говорил сами за себя – девушка отправляется отнюдь не на увеселительную прогулку. И ее брат не мог обмануться ее беспечностью.
- Зачем ты согласилась, черт тебя дери? – обреченно выдыхает парень, осторожно взяв в свои ладони руку девушки.
- У меня не было выбора, - Оля улыбается, но улыбка эта – суррогат, не более. Она смеется брату в лицо, но он точно знает, что ей далеко не до веселья. И остро, как никогда, понимает, что теряет ее. Она растворяется подобно сахару в слишком горячем чае. Она тает снегом под мартовским солнцем. От нее ничего не остается, кроме этой искусственной улыбки.
- Останься со мной, прошу… - шепчет брат, заключая девушку в объятья. – Я спасу тебя. Я буду рядом с тобой, только останься. Я буду тебе опорой, мы состаримся вместе….
- Ты говоришь, как плохой актер глупой, но нашумевшей драмы, - продолжает смеяться Оля, упираясь лбом в теплую грудь брата. - Ты не спасешь меня. Я сама этого не хочу.
Она резко выпрямляется и исчезает за дверью, ведущей в коридор, оставляя только горестную тишину и едва различимый запах лекарств.

***

- Эй, ты слышишь меня? Очнись!
Так нудно и протяжно, требовательно и настойчиво просили прийти в себя. Но плывущее сознание отказывалось воспринимать чужие просьбы. Слишком хорошо было в уютной вязкой темноте. 
- Не тряси ты ее так. Побереги и ее, и себя… Хотя, впрочем, - кто-то хрипло протянул откуда-то со стороны, - нам все равно звездец. Тут и к гадалке не ходи.
- Нам надо выбираться, - чужие руки упрямо трясли за плечи, силясь разбудить хоть на пару мгновений. – Немедленно.
- Как ты себе это представляешь? – усмешка. Так усмехаются люди, переставшие верить в лучшее. Так усмехаются те, кто перестал бороться и готовился к концу – любому! – словно послушный агнец. – Ты видишь хоть какой-нибудь выход из всей этой ситуации? Выход отсюда? Нас мотает в кузове этого вонючего автозака, как в маркитанской лодке. А там снаружи – аномалии, зверье и, что еще хуже, вооруженные до зубов военные. А у нас даже заточки не найдется. И, к тому же… Что могут сделать три инвалида против служивых шавок? И два из трех – больные на всю голову психи.
- Нет, все трое, - попытки привести сознание в рабочее состояние не увенчались успехом, и потому всякие потуги извне разбудить спящий разум прекратились. И повисла тяжелая и напряженная тишина.
- В каком смысле – все трое? – подозрительно и тихо протянули со стороны. В этом вопросе чувствовался если не страх, то недоверие точно.
Чужие теплые пальцы сжали плечо. Успокаивающее прикосновение, и все же нельзя было не почувствовать, как ладонь мелко подрагивает, словно у больного с «пляской святого Витта». Сознание, почти уплывшее обратно в темноту, балансировало на тонкой грани, обратившись в слух.
- Перед тобой неудачный эксперимент Травина, - помолчав, держащий за плечо заговорил медленно и вкрадчиво, и дыхание, сбитое и тяжелое, переходило в надсадный свист в окончании слов. – Я тот экземпляр, вместо которого послали одного из вас. На меня лекарство Травина не оказывает вообще никакого действия. И, если быть совсем честным, я считаю это невозможным. Мое заболевание несколько другого вида, чем ваши, - короткий болезненный вздох прервал рассказчика, заставив замереть на месте.
- Побереги себя. Они тебе ребра сломали, - участливо прозвучал второй голос, безбожно картавя на французский манер.
- Да я чувствую, что не только ребра, - слова звучали так, будто говоривший гордился таким достижением, как некоторое количество переломов. – Это все лирика. Я о другом. Я к тому, что я такой же псих, как и вы. Но я не впадаю в депрессию, не страдаю булимией и не вижу призраков. Я не помню своего прошлого. Нет, это не амнезия. Глубже. У меня было много прежних жизней. И каждую я бросал и забывал ради новой. Я не помню, откуда я родом, и кто мои родители. Не знаю, сколько мне лет, есть ли у меня семья и дети. И сколько было у меня имен и кем работал… Ничего этого я не помню. Это называется диссоциативной фугой. Бегством от самого себя. Обычно, при нормальном течении болезни, она длится не больше нескольких месяцев. У меня это происходит уже несколько лет. Сколько – так же не помню. Единственное, что я знаю из своей жизни, в чем уверен, так это в трех вещах: прозвище «Бин» - это сокращение от «бинго»; я умею работать со взрывчаткой и неплохо в ней разбираюсь; и Олю я знал до того, как оказался здесь.
«Оля?» - сознание чертыхнулось и чуть было не упало обратно в темноту, но вовремя сохранило равновесие на тонкой грани между сном и явью, вцепившись в нее и боясь отпустить.
- Ну, сам понимаешь, этим никого не удивишь… - попытались возразить извне.
- Вы все помните, при каких обстоятельствах встретились, - оборвал на полуслове первый голос. – А я лишь помню, что ее зовут Оля. И все. Ничего больше. Я даже не знаю, каким хреном у меня оказалась ее фотография.
- Фотография? – сознание зажглось подобно электрической лампочке. Глаза открылись сами собой, и даже рябящая белая муть перед ними не помешала разглядеть ошеломленное лицо Бина.
Даже сейчас, потрепанный и окровавленный с ног до головы, военстал с опухшей фиолетово-синей щекой казался Капралу умильно-смешным. Не таким, каким был ее брат в последнюю их встречу, нет. Тогда, казалось бы, до ужасного давно, он желал ее спасти. Просто желал. А Бин спасал. Неумело, на разрыв самого себя, жертвуя собой без остатка, но спасал. Спасал Капрала саму от себя, от кромешного ада видений, бесконечным шумным хороводом шествующего за ней. 
От одного только видения не удавалось избавиться. Бледное лицо Саши с кровавыми пятнами на щеках и губах упрямо маячило перед глазами. Капитан Риваев был упорен даже после смерти. Он обещал не оставлять Олю. И сдерживал свое слово даже будучи призраком.
Тем не менее, как бы то не было, Капрала умиляли действия Бина. Она искренне хотела бы испытать что-то другое к этому самоотверженному юнцу, но искорёженный, избитый, сотрясенный разум ей этого не позволял. Пока рядом существовал настойчивый призрак прошлого, все нынешние чувства сводились к минимуму и были не более, чем насмешка и суррогат, к которым сталкерша так привыкла, с которыми сроднилась и без которых себя не представляла.
- Как ты? – осторожно спросил Бин, видимо, абсолютно не ожидавший, что девушка столь скоро отреагирует на его слова. Возможно, это было совсем не то, о чем он хотел бы разговаривать со спутницей.
Тем не менее, та смерила его пронизывающим оценивающим, немного расфокусированным взглядом. Голова гудела подобно огромному улью, и удержать в ней какие-то мысли надолго было непростой задачей. Но Капрал уцепилась за единственное слово, которое раз за разом, как разряд тока, приводил ее обратно в чувства.
- Фотография, - хрипло выдыхает она, непроизвольно подпрыгивая на месте, когда автозак подскакивает на очередной кочке. – Что за фотография?
Бин затравленно смотрел на нее исподлобья и молчал. И так ляпнул лишнего. И это был лишь вопрос времени, когда Оля добьется от него признания.
Парень это понимал, но быстро сдаваться не собирался. Он только лишь повторил свой вопрос:
- Как ты себя чувствуешь?
В эту секунду автозак тряхнуло, и военстал повалился сверху на командиршу.
- Эй! – сидящий до этого в углу кузова Хавчик уже было кинулся на помощь товарищам, услышав надсадный хрип и испугавшись, что сталкеры совсем друг другу все переломали.
Капрал, прижатая к полу тяжелым (несмотря на всю худощавость) телом Бина, неловко попыталась выбраться на свободу и досадливо зашипела – левую руку пронзила острая боль.
- Прости, я не хотел, - просипел парень, наконец, подобравшись и приняв сидячее положение.
Капрал не нашла в себе сил язвить или вообще как-то отвечать парню. Она только попыталась сесть, но после третьей попытки бросила эту затею.
- Вы как? Нормально? – Хавчик все еще решал, нужна ли его помощь товарищам.
- Относительно, - Оля злилась на себя за свою слабость, когда Бин решил ей все-таки помочь. От изменения положения загудела и закружилась голова. Щеку неприятно стянуло от запекшейся крови, беспрерывно сочившейся из-под повязки. Хуже всего было ощущение обреченности, которое она кожей чувствовала от пока еще остававшихся в живых товарищей.
Девушка скривилась. Ее мутило, но даже не от головной боли. Ей была противна мысль, что сталкеры сдались, хотя и сама она была готова опустить руки, что греха таить? Хавчик… Хавчик точно готов был смиренно ждать грядущего. Сидит, подобно испуганной мыши, вжимаясь спиной в угол кузова, пялит огромные глазища и ждет, когда израненный разум Капрала придумает, как им выбраться из западни.
Хотя Оля прекрасно помнила живого мальчишку, не слишком готового ко всей этой кутерьме со сталкерством, но достаточно упрямого, чтобы оставаться на своем месте, не думая шагать назад. «Нельзя, Гена, стой. Не двигайся. Не смей отступать!» - лихорадочная мысль заметалась в гудящей голове, заставив командиршу застонать сквозь сжатые зубы.
- Капрал? – цепкие пальцы Бина привычным жестом сжали плечом. – Как себя чувствуешь?
- Как себя может чувствовать человек, которого толпой отпинали военные? – сталкерша, в мгновение забыв обо всем, сжалась в комок, утыкаясь лбом в грудь Бина, словно ища в нем спасения. 
- Я примерно понимаю, - нервно хохотнул военстал, чуть расслабившись. Нельзя радоваться чужим ранам, но так или иначе именно они позволили отвести грозу, нависшую над глупой вихрастой головой.
Сидящий в углу кузова Хавчик только вздохнул на слова парня. Нещадно ныл остаток некогда сильной правой руки. Как жаль, что рюкзаки отобрали! Там еще оставалась пара шприцов – наследие погибшего Арбузика... И ему, и товарищам могло хватить, чтобы притупить боль.
Но более всего сталкер жалел, что вряд ли теперь сможет играть на гитаре. Теперь пальцы не лягут привычно на гриф, чувствуя холод и напряжение струн. Не извлечь теперь аккордов ни из одной гитары, сколь искусным музыкантом не был в прошлом Гена Котов.
- Нам надо выбираться. Оля, ты слышишь? – склонившись к уху сталкерши, требовательно прошептал Бин. Он осторожно сжал пальцами ее плечи, но вызвал только болезненный вздох. – Прости. Болит?
- Какой сейчас смысл в жалобах? – зашипела Оля, и не думая выпрямляться. – И так понятно, что нам всем досталось на орехи, и мы находимся в весьма незавидном положении… Ты говоришь – бежать? – шепотом, едва различимом в гудении и треске мотора, произносит она. - Наивный мальчик…
Хавчик неразборчиво что-то хрюкнул со своего места, явно соглашаясь со словами командирши, но заговорить не решился.
- Мы должны. Ты должна! – заметался военстал, не понимая, почему девушка не хочет согласиться с его словами.
- Я не должна ничего, тем более тебе, - лениво отстраняясь, промычала Оля. – А вот ты все еще должен мне объяснить, что за фотография у тебя есть.
Бин в немом ужасе уставился на нее. Гроза не миновала, а только набирала силу.
Молодой сталкер не один видел, как эта худосочная девчонка в порыве ярости голыми руками прикончила матерого вояку. И сейчас, даже в таком плачевном состоянии, она могла вцепиться в горло и без содрогания и сожаления перегрызть его – уж в этом Бин не сомневался ни секунды. Он знал, что если Капрал его убьет, то встретит свою смерть пусть и с гордо вздернутым подбородком, но столь скоротечно, что не успеет даже насладиться своим превосходством над очередным несчастным, павшим от ее легкой руки.
Нет смысла увиливать. Оля всегда добивалась своего. Трудно было противиться ее воле, когда она смотрела так – как змея, готовая в любую секунду броситься вперед в яростном ядовитом броске, - пристально, бесстрашно и требовательно. Взгляд холодный, пронизывающий, колючий. Его впору вместо пыток использовать.
Бин выдохнул. Она бы все равно узнала, чего таиться? Он потянулся к изодранной в пух и прах куртке, лоскутами висевшей на его плечах, и выудил из чудом уцелевшего внутреннего кармана также волшебным образом оставшуюся цельной фотокарточку. Не без волнения он протянул ее Оле, ощущая, как прошибает холодный пот. Страшно. Не за себя. За эту ненормальную.
Капрал осторожно берет фотографию перепачканными в крови пальцами здоровой руки и всматривается в изображение.
Трудно было в той прошлой Оле признать отчаянную сталкершу Капрала. Та Оля, аккуратно и неброско накрашенная, улыбалась так, что на щеках виднелись задорные ямочки. Каштановые волосы убраны в нетугой пучок, из которого торчали прядки. А взгляд… такой счастливый и теплый. Не тот, что был сейчас.
Бледная, с запавшими потускневшими глазами и кроваво-алыми волосами девушка взирала на себя прежнюю, прикусывая и без того кровоточащие губы, и не верила сама себе. Этого быть не могло!
- Бин…
Военстал весь похолодел, но поднял на девушку взгляд. И наткнулся на стену из терновника, безжалостно пронзившую шипами его насквозь. Парень едва не задохнулся.
- … эта фотография была одна такая. Она стояла у Саши на рабочем столе в простой деревянной рамке…
Хавчик на своем месте запаниковал. Он прекрасно понимал, что за этими словами точно последует буря.
- Откуда она у тебя? – Оля смотрела прямо в глаза Бину.
- Я… не помню… - запинаясь, ответил тот, вжимаясь в холодную стену кузова спиной.
- Она пропала за несколько дней до того дня… - тихий шепот заставил Капрала испуганно прижать фотографию к груди и уставиться в пустоту перед собой. – Он приходил в кабинет. Разнюхивал. Твоя фотография ему понравилась, вот он и забрал ее себе.
Призрак Саши, бесстрастно взирая на притихших сталкеров, сидел напротив Оли и столь же бесстрастным голосом рассказывал о том, что было известно если не ему одному, то точно ограниченному кругу лиц.
- Дэн же, верно, говорил тебе накануне? Мальчишка приходил к нам. И тогда пропала фотография, - Риваев бесцветно ухмыльнулся, прозрачно-серыми глазами заглядывая в лицо несостоявшейся невесты.
- Только не говори… - замирает от ужаса Оля.
- Капрал, - силится вернуть ее к реальности Хавчик. Он покинул свое место и спешно пополз на трех конечностях к товарищам. Приступ затягивался, и сталкерша могла выкинуть сейчас любой фортель.
- Ты сама знаешь все. Я просто плод твоего воображения, и я говорю только о том, что ты знаешь сама, - Саша безразлично махает рукой, отворачиваясь. Призрака самого утомила вся эта игра. Ему бы уже упокоиться с миром, но он все еще нес свою жуткую вахту за плечом сошедшей с ума девушки. 
- Оля… - дрожащим голосом окликает сталкершу Бин, но получает в ответ полный отчаяния взгляд.
- Бин…
- Капрал, не сейчас! – Хавчик ухватил девушку за плечо, но она неумолимым голосом оканчивает фразу, камнем падающую в наступившую внезапно тишину:
- Это ты убил его.

***

Зона лежала перед ним бесчувственной сырой равниной, поросшей радиоактивной растительностью и кишевшей отравленным и мутировавшим зверьем. У самых ног шипел и пузырился «ведьмин студень», светясь в наступающих сумерках неоновым зеленоватым светом и плюясь кислотой в разные стороны. Но Малого это сейчас мало пугало, если и вовсе не интересовало.
Он шел точно по следам укатившего автозака и военных. Он не спешил, понимая, что убивать сталкеров никто не собирается. Сейчас, в ближайшее время, по крайней мере. Поэтому время было. Время, чтобы продумать план их спасения.
Столяров не имел ни малейшего понятия, как он это будет делать. В одиночку и с одним автоматом. Но точно знал, что должен. Пожалуй, впервые в жизни он был так уверен в том, что кто-то нуждается в его помощи, словно в кислороде. Никто и ничто в данный момент не могло вытащить бродячих ходоков, этих бешенных волчат, из цепких клыков военных. 
Малой упрямо шел вперед. Ему не было страшно. Он перестал трястись подобно овечьему хвосту от каждого шороха. Сейчас не до его страхов. Сейчас была цель куда важнее его собственных мыслей и чувств. 
Его слишком хорошо воспитали в детстве. Даже при всей его натуре ботаника, у Столярова было обостренно чувство справедливости. И вот теперь он считал несправедливым такое отношение к человеческой жизни, к людям, чьи умы и так были искажены болезнью. И потому наплевать, что ноги чуть не угодили в притаившийся «гравиконцентрат», а со спины чуть не напал слепой пес, лишь в последнюю секунду бросивший затею преследовать незатейливого спасателя. Или спасителя.

***

Комната была погружена в уютный полумрак, изредка освещаемый редкими вспышками молний. Гроза еще только входила в силу, заливая полусонный поселок ледяным ливнем. Но под крышей и в тепле это даже создавало некоторую романтику.
Он пристально наблюдал за тем, как сидящая по-турецки на краю кровати девушка, едва прикрыв простыней наготу, методично затягивалась сигаретой и пускала изо рта сизые облачка терпкого дыма.
- Ты же не куришь, - бросает насмешливо он, проводив взглядом небрежный жест, каким она убрала со лба прилипшие алые пряди волос.
- Когда трезвая – нет, - отвечает девушка усталым голосом.
- И не пьешь, - он красноречиво косится в сторону пустой бутылки виски на прикроватной тумбочке.
- Когда не занимаюсь сексом, - девушка морщит нос, когда яркий уголек на конце сигареты падает ей на руку, оставляя серое пятно от пепла на коже.
Он усмехается. Ему нравилось, когда она говорила с ним так – серьезно, прямо и грубо. Сантиментов от нее дождаться было очень сложно.
- Сексом ты тоже не занимаешься, - ерничает он, зная, как такие слова бесят ее.
Однако, вопреки его ожиданиям, собеседница только пожала плечами и выпустила очередное дымное облачко.
- Ты же другой платы не принимаешь. Впрочем, денег у меня и без того немного… А мне очень нужны в союзниках столь смышлёные и беспринципные торгаши, как ты, Шарик. Такие, что хоть пирамиду Хеопса и воду из Кастальского Ключа при необходимости добудут.
- Но тебе же не пирамида нужна и не достояние поэтов, - скалится Шарик. На его молодом, гладко выбритом лице такая улыбка смотрится искусственно. Он не был злым, ему не шли злые гримасы. Он просто был хитрым и расчетливым.
- Мне нужно три вещи: связь, информация и оружие, - девушка гасит сигарету о столешницу тумбочки, оставляя на лакированной поверхности черную точку. – Я тебе и так плачу сверх меры, - с этими словами она стягивает с себя простыню, оставаясь абсолютно голой.
- Для тебя все, что угодно, - Шарик довольно кивает, рассматривая ее. На ее коже все больше шрамов. Пули, ножи, когти, зубы… Сталкерский опыт добывался только кровью, и никак иначе.
И тем не менее, ему нравилось на нее смотреть. Ему нравились веснушки на ее бледном лице, незаметные так, если не приглядываться; ему нравилась родинка под правой ключицей, такая ровная и вызывающе-черная, всегда хотелось лизнуть ее кончиком языка; эти недлинные, но цепкие пальцы, которые в порыве страсти до хруста сжимают его запястья. Даже эти лиловые синяки под глазами, говорящие о постоянном недосыпе, нравились. Она нравилась ему вся, как внешне, так и внутренне – колючий, почти мужской характер не мог оставить Шарика равнодушным. 
И все же… Об отношениях не могло быть и речи. Секс – сколько угодно, но не отношения.
– Однако, чую, рано или поздно все окончится моей смертью.
- Быстрее, чем ты думаешь, - она уже стоит рядом и шепчет на ухо. От нее невыносимо пахнет алкоголем, сигаретами и смертью. Ее кожа, ее алые волосы – вся она пропахла сладким тленом и сыростью. Шарик глубоко вдыхает. Если бы его спросили, какая Зона в его представлении, он бы, не задумываясь, ответил, что похожа она на стоящую рядом с ним девицу – маленькую, хитрую змею с очень проницательным и суровым взглядом.
- Ты притягиваешь несчастья, Капрал, - отвечает Шарик, едва нагнувшись к ней. - Но я смерти не боюсь.
- Потому наслаждайся ее неспешной походкой тебе навстречу, - девушка щурит глаза. И вздыхает, словно в последний раз – глубоко и рвано, в попытках заполнить всю себя тишиной и сигаретным дымом.

***

Бин, казалось, на несколько томительно долгих мгновений выпал из реальности. Со стороны было похоже, что он просто отключился, оставшись сидеть с открытыми, но абсолютно остекленевшими глазами. Прошло всего секунд тридцать, но в голове военстала, похоже, пронеслась вся его жизнь. Одна из множеств его прежних жизней.
Как наяву он видел тот день, что навсегда изменил жизни нескольких людей. Но он видел все из-за тонированного окна автомобиля, и у него на коленях покоилась большая спортивная сумка, едва различимо тикающая в тишине.
Они ждали. Он, Бин, и странный мужчина с давно небритой физиономией. Смутно, где-то на грани мигает затухающей лампочкой понимание происходящего. Они, то есть Бин, и этот сидящий за рулем незнакомец не много не мало настоящие преступники. И в руках у изумленного парня взрывчатка. И предназначалась она двум людям, за которыми они вели слежку уже несколько часов.
- Тебе только кнопку нажать и выкинуть, - низким утробным голосом напоминает мужчина. – У нас на все – секунд двадцать, не больше. Кидай точнее, чтобы наверняка.
И Бин кивает. Послушно и даже с некоторым энтузиазмом. Он этого ждал и хотел. Но почему?
А дальше – разрозненные куски воспоминаний. Вот он кидает сумку. Вот его припечатывает к сидению – напарник дает по газам, а спустя мгновение звучит оглушительный взрыв. Бин привычно открывает рот, чтобы не контузило – вгрызлось в память, подобно голодному клопу. Как? Откуда он это знает?
Они мчат по автостраде, где-то вдалеке слыша захлебывающийся хор воющих сирен.
- По крайней мере, один из них точно труп, - довольно склабится водитель, и Бин снова кивает. Он всегда только кивает, но никогда не отвечает. Не знает, что сказать.
А потом – провал. Словно кто-то вырезал кадры из цельной кинопленки. И Бина забросило назад, еще раньше, перед взрывом. Он медленно обходил небольшой стол, заваленный документами разных мастей. Небольшой, тускло освещенный кабинет. Шкафы, забитые книгами. В памяти мелькают их корешки с заумными названиями. Криминалистика… законы… уголовный кодекс. Фу ты, пропасть! Юристы такие скучные.
Но не этот. Бин точно знал, что хозяин этого кабинета отличался от других. Слишком правильный. Киношно-идеальный. Приторно-законопослушный. Это его и погубит.
Бин медленно, но все-таки вспоминает. Хозяин этого стола, этого неудобного кресла с лоснящимся от долгого использования сидением, этих заумных книг – дотошный и серьезный. И очень меткий. Стрелок. Снайпер. Он не любил, когда ему оказывали сопротивление. И тогда он не позволил. Он капитан, офицер. Ему не положено бегать за преступниками. Ему разрешено в них стрелять.
Что он и сделал. Без суда и следствия. Просто вскинул руку и спокойно нажал на курок.
У него такая профессия. Но другим от этого не легче. Одним простым движением он оборвал жизнь молодого парня, очень близкого друга Бина.
- Я был обязан. Такова моя работа, и ты это прекрасно понимаешь, - Бин вздрогнул и поднял глаза. И увидел бледное худое мужское лицо с багровыми пятнами крови на губах и щеках. – Понимал и тогда. Понимал, что и ты, и твой друг – вне закона. Ты понимал, что вы другого не заслужили. Воры. Убийцы... – мужчина тяжело вздохнул, а его лицо на мгновение превратилось в оскаленный голый череп. - Ты, подрывник, был все еще вне подозрений, но это был лишь вопрос времени. По роковому стечению обстоятельств первым я поймал твоего друга. И убил. Ты понимал, что у меня не было выбора. Но ты не послушался здравого смысла. И потому согласился лишить жизни сразу нескольких человек: меня, лейтенанта под моим командованием и девушку, которая сейчас сидит возле тебя. Я защищал ее при жизни, но сейчас… сейчас она в шаге от смерти. Она погибнет, а ты не сможешь ее спасти, как бы не хотел этого, как бы не хотел искупить перед ней свою вину.
Бин обернулся к Капралу. В ее взгляде он не видел ничего, кроме отчаяния. Он почти заставил ее испытывать к себе какие-то чувства, но вот теперь… Он был виновником всего того, что произошло с девушкой. Он лишил ее всякого будущего.
- В армии я был сапером, - скрепя сердце, произнес военстал, даже не надеясь на понимание со стороны Капрала. – Мне нравилось все, то было связано со взрывчаткой. Но я никогда не рассчитывал использовать свои знания вне закона. Впрочем, когда погибла моя жена…
- Жена? – подал голос Хавчик, сидящий рядом.
- Жена. Я был женат. Мне чуть больше лет, чем может показаться на первый взгляд… Когда она погибла, я потерял себя в первый раз. Я сбежал от себя. Это было первое явление фуги, - смиренно продолжал Бин. – Я стал игроком. Просадил все, что у меня было, в казино. С того времени у меня было прозвище Бинго… Бин, если сокращенно. Я был почти бомжом, когда старый армейский друг нашел меня и позвал к себе в банду. Тогда я вновь убежал от себя. Я перестал быть Бинго. Я был просто Бином. Бин-подрывник. Я любил взрывчатку. Я знал о ней все. И не знал принципов и пощады. Убивать? Взрывать? Я это делал, не моргнув и глазом… Пока Риваев не убил моего друга, того самого, из армии, - парень скривил губы. – Мы его называли Честером, как те сигареты, которые он выкуривал пачками. Он был удачливым парнем ровно до того момента, когда его настигла пуля. Капитан Риваев накрыл не одну банду. И к нашей подбирался. Честер попался ему первым и хотел убежать. Но от Риваева так просто не убегают.
- Он застрелил Честера? – тихо спросил Хавчик, краем глаза наблюдая за отрешенным и серым лицом Капрала.
- Да. Это была его работа. Но я… я решил отомстить, - Бин повел плечами и зашипел от боли. – Я не думал ни о чем, кроме мести. И… я подорвал его.
Повисла напряженная тишина, нарушаемая только тарахтением мотора автозака. Колонна военных еще ни разу не остановилась, видимо, торопясь доставить пленников к заказчику их поимки.
- Ты подорвал Сашу… покалечил моего брата… и свел меня с ума… - хрипло протянула Капрал, заставив Бина втянуть голову в плечи. – Надеюсь, твоя месть того стоила?
Военстал поджал губы. Он помнил, что ровно после того, как он узнал точную информацию о том, что Риваев погиб, он вновь сбежал. Фуга его не оставляла. И в этот раз она ухватилась за него так сильно, что даже попал в клинику для душевнобольных, где стал одним из претендентов в подопытные кролики Травина. Месть ему ничего не дала, кроме удушающего желания бежать прочь, забыв обо всем.
- Нет. Моя месть дорого стоила другим, тебе особенно... А меня просто привела сюда, чтобы искупить свою вину, - едва слышно, но достаточно твердо произнес подрывник. – Я не раз видел тебя тогда, в клинике… знал, что ты похожа на девушку с той фотографии, что я стащил у Риваева, когда я приходил к нему с первой попыткой его убить... Там сзади подписано «Оля». И Ружину, как по наитию, удалось нас свести на просторах Зоны.
- Сейчас не могу сказать, что я очень этому рада, - холодно заметила командирша, но на другой ответ Бин и рассчитывал. Она его ненавидела, в данную секунду даже больше, чем чертовых военных и разрывающую головную боль. - В любом случае, - после продолжительного молчания произнесла сталкерша, - что толку плакать над пролитым молоком? Вот ты сейчас передо мной… и мы вместе дружно трясемся в этом вонючем кузове, лишь туманно представляя, что нас ждет…
- Ты можешь убить меня, как и Совинского, - Бин пытался поймать ее взгляд, но девушка упорно отводила глаза. 
- Какой в этом толк? Сейчас ты умрешь или двумя-тремя часами позже… - Капрал только раздраженно фыркнула. – Давай не будем торговаться. Просто посидим и подождем.
- Нельзя ждать! Надо выбираться! – опомнился военстал, чуть ли не подпрыгнув. Но сломанные ребра быстро остудили его пыл, пригвоздив к месту.
Капрал не ответила. Хавчик тоже молчал, как никогда осознавая свое бессилие. Он не мог ни приободрить товарищей по несчастью, ни помочь их боли, физической или душевной. Тяжелая пелена ненависти плотно окутывала почти недвижную фигуру сталкерши, и Бин боялся коснуться этой грозовой тучи лишь по той причине, что не хотел причинить новые страдания. И впервые, пожалуй, однорукий сталкер пожалел, что бывшая журналистка столь проницательна. Не пойми она, кто находился сейчас перед ней, возможно, все было бы куда проще. По крайней мере, чуть более безопасно.
Неожиданно поток раздумий, не так часто посещающий голову Хавчика, был прерван. Кузов резко тряхнуло, словно автозак угодил колесом в «трамплин», и машина, утробно урча мотором, стала медленно заваливаться на бок. Лишь в последний момент усилиями водителя, вывернувшего руль, чудо автомобильной промышленности вернулось на дорогу. Несчастных сталкеров в эти секунды перемешало между собой, как в гигантском блендере. Единственная лампочка, едва подсвечивающая полумрак внутри кузова, судорожно моргнув, погасла, оставив узников распутываться между собой почти вслепую.
Снаружи же раздались крики и глухие хлопки выстрелов. Но утихли они неожиданно и слишком быстро, раньше, чем еле живые сталкеры поняли, что произошло.

Комментарии:

 

 

Donat
Экспресс меню навигации

DAHOCK PORTAL

Голосовой помощник

Скажите ключевое слово например "Статьи".

Музыкальный Плеер
cover art cover art
0:00
Все треки
close